Сталин в преддверии войны - Страница 32

Советское правительство настороженно следило за тем, как развертывались события в Европе после Мюнхена. Понимая, что политика коллективной безопасности потерпела провал, оно видело необходимость в пересмотре внешнеполитического курса. Теперь уже вставал вопрос не о сдерживании агрессора от экспансии, поскольку западные державы неуклонно подталкивали его на восток, а о путях защиты страны в случае вооруженного нападения. Лучшим вариантом была бы организация союза с Англией и Францией. Но там продолжалась эйфория по поводу восточных планов Гитлера. Перед советским руководством вставала задача: не дать втянуть СССР в надвигавшуюся войну.

Предупреждая западные державы об иллюзорности их надежд на то, что рейх готов ринуться на восток, Литвинов говорил послу Франции в СССР Р. Кулондру 16 октября 1938 году: «Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира. Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера, и последний получит господство над всей Европой, над колониями, и он на некоторое время успокоится, чтобы переварить проглоченное, либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком. В первом случае в Европе останется только три великих державы — Англия, Германия и Советский Союз. Вероятнее всего, Германия пожелает уничтожить Британскую империю и стать ее наследницей. Менее вероятно нападение на нас, более для Гитлера рискованное»'.

Явное стремление Англии и Франции держать СССР в изоляции, уклониться от каких-либо совместных с ним действий, направленных на ограничение фашистской экспансии, заставляло советское руководство задумываться об альтернативах своей политики.

Оно видело пагубность политики правящих кругов Англии и Франции. 20 ноября Литвинов говорил временному поверенному в делах Франции в СССР Ж. Пайяру: «Англии и Франции сейчас вряд ли удастся отступить от намеченной ими политики, которая сводится к одностороннему удовлетворению требований всех трех агрессоров: Германии, Италии и Японии. Они будут предъявлять свои требования по очереди, и Англия и Франция будут им делать одну уступку за другой. Я полагаю, однако, что они дойдут до такой точки, когда народы Англии и Франции должны будут их остановить. Тогда, вероятно, придется вернуться на старый путь коллективной безопасности, ибо других путей для организации мира нет».

Высказывание наркома иностранных дел отражало, по сути дела, оценку обстановки, принятую советским руководством на основе донесений своих дипломатических и разведывательных служб в Европе. Так, по мнению временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова, первостепенными «внешними объектами» рейха являлись Мемель (Клайпеда) и колонии. Основная установка — колонии, которые «должны быть возвращены полностью и целиком». Кроме того, правительство СССР считало, что все разговоры о «Великой Украине» и подготовке немедленного похода против СССР не более чем маскировка, призванная скрыть подготовку к войне против западных держав, усыпить бдительность Англии и Франции, уверить их, будто безопасности этих стран ничто не угрожает. Об этом писал Литвинов в «Journal de Moscou» — органе советского Нарко-миндел.

К началу 1939 года в СССР все более укреплялись во мнении, что агрессивные устремления Гитлера «постепенно меняют акценты».

Одновременно германская дипломатия, особенно посольство Германии в Москве, начала проявлять ненаблюдавшуюся ранее активность с целью улучшения советско-германских отношений. Сразу же после заключения Мюнхенского соглашения советник германского посольства в Москве В. фон Типпельскирх 3 октября докладывал в Берлин: «Нельзя отказываться от мысли, что Советский Союз пересмотрит свою внешнюю политику... Я не считаю невероятной гипотезу, что современное положение открывает благоприятные возможности для нового и более широкого экономического соглашения Германии с СССР». В том же месяце между послом Германии в СССР Ф. фон Шуленбургом и М. Литвиновым была достигнута договоренность о прекращении нападок по радио, в прессе на руководящих деятелей обеих стран.

Наметилось оживление и в экономических отношениях. Еще в июле 1938 года, когда новый полпред СССР в Берлине А.Ф. Мерекалов представлялся германскому МИДу, он в ответ на вопрос о возможности расширения советско-германской торговли заметил, что с советской стороны «нет каких-либо особых мотивов, препятствующих расширению наших хозяйственных связей с Германией». Переговоры, проведенные осенью 1938 года, привели к подписанию 19 декабря 1938 года протокола о продлении германо-советского экономического договора (что еще весной 1938 года считалось невозможным). Немецкая сторона соглашалась предоставить СССР кредит в 200 млн. рейхсмарок при условии, что СССР в последующие два года доведет стоимость поставляемого в Германию сырья до 150 млн. рейхсмарок.

Советское правительство было заинтересовано в германских кредитах, а «рейх, — по словам советника посольства Германии в Москве Г. Хильге-ра, — проявил большой интерес к сырьевым ресурсам Советов». В январе 1939 года в Берлине было решено послать в Москву на переговоры о кредитах руководителя восточноевропейской референтуры отдела экономической политики МИДа К. Шнурре.

Последний уже выехал в Москву, где 30 января 1939 года должен был встретиться с А. Микояном, возглавлявшим в СССР внешнюю торговлю, но был, уже находясь в Варшаве по пути в Москву, отозван в Берлин. В Советском Союзе это расценили как «политический акт». Это негативно отразилось на начавшихся переговорах: они были прерваны.